«Наш полк входил в 16-ю воздушную армию. Попав в Берлин в самые последние дни боёв и первые дни мира, мы имели возможность своими глазами видеть логово поверженного врага. Картина страшная. Если окраины Берлина война более или менее пощадила, то его центр, где враг бессмысленно, но отчаянно сопротивлялся, оказался сильно разбитым, каждая улица, каждый дом брались нашими славными пехотинцами в жестоком бою при активной поддержке артиллеристов, танкистов и представителей других родов войск. Картины, представшие перед глазами, без преувеличения были сце-нами настоящего ада, особенно у рейхстага, Бранденбургских ворот. Все заволакивалось дымом пожарищ, пылью от битого кирпича и извести.
И когда после капитуляции наступила, наконец, непривычная мирная тишина, каждый стремился увидеть поверженный город, к которому мы шли почти четыре тяжёлых военных года, увидеть результаты своей ратной работы. У рейхстага, над которым развевалось наше знамя Победы, можно было видеть лётчиков, артиллеристов, танкистов, моряков… они, словно экскурсанты, осматривали здание, спорили, главным образом артиллеристы об удачности попадании снарядов по цели. Каждый пришедший к рейхстагу стремился поставить свой автограф на стенах этого здания. Писали свои фамилии углем, откуда-то взявшимися красками, выцарапывали на закоп¬ченных стенах штыками. Расписывались и за тех, кто погиб и не дошёл до Берлина, не дожил до светлого дня Победы...».

Из интервью газете «Мичуринская правда» 17 апреля 1975 года.